Правда о допетровской Руси - Страница 65

Характерна реакция московских бояр на «проступок» дьяка Тюхина, который общался с шахом Аббасом наедине. Дворянин Чичерин и переводчик-толмач оправдывали Тюхина, рассказывали, что беседовал он с шахом Аббасом не по собственной воле и не из воровских соображений, но это помогало мало. Бояре сочли, что этот «слишком самостоятельный» человек и без того наделал много всяких проступков и приговорили «Михайлу Тюхина про то, что был у шаха наедине, к приставу своему Гуссейн-бек на подворье ходил один и братом его себе называл, польских и литовских пленников из московской тюрьмы взял с собою, и в Персии принял к себе обасурманившегося малоросского казака, расспросить и пытать накрепко, ибо знатно, что он делал для воровства или измены или по чьему-нибудь приказу».

70 ударов кнутом получил несчастный дьяк, 2 встряски, был жжен клещами горячими по спине, но в измене и воровстве не сознался и никаких «сообщников» не выдал. О литовских пленниках сказал, что их дали ему из Посольского приказа по челобитной, малоросского казака взял для толмачества, пристав назвал его кардашом (братом), и он его «назвал братом без хитрости».

Несмотря на это, бояре приговорили сослать его «за воровство и измену» в Сибирь и посадить в тюрьму в одном из сибирских городов — то ли за самостоятельность, то ли «на всякий случай», то ли все-таки за беседу с шахом Аббасом наедине.

Но характерен и резонанс этой истории: персидских послов и «торговых людей» стали принимать совсем не так сурово и все же меньше им мешали и жить, и торговать. В конечном счете отношения Московии и Персии наладились и оставались очень хорошими, несмотря на прямые контакты Московии с единоверными Грузией и Арменией, разоряемыми персидскими армиями и администрацией.

Как видно, действуют обе тенденции.

Интересную книгу о Московии времен Михаила Федоровича написал голштинский ученый, преподаватель Лейпцигского университета Адам Эльшлегер, вошедший в историю под псевдонимом «Олеариус». В 1633–1634 годах он принимал участие в шлезвиг-гольштейнском посольстве в Московию, а 1635–1639 годах путешествовал по Персии, проехав через всю Московию туда и обратно.

Многократно цитируется одно место из его сочинений — как при появлении посольства московитские крестьяне разбегаются или забиваются в избы, не желая глядеть на «латинян», а мамы закрывают глаза детям, чтобы они не видели «поганых». Не сомневаюсь, что Олеарий вовсе не придумал этого, да средневековые нормы и должны доживать дольше и держаться крепче в «глубинке». Но Олеарий же в других местах пишет и о бойких торговых людях, которые общались с членами посольства, желая узнать какие-то важные для них детали. И о тех же «торговых людях», которые ведут торг с иноземцами уверенно и спокойно, нимало не смущаясь тем, что они «иноверцы» и «еретики». А в некой деревне мальчишки бежали за посольством, высовывая языки и крича «поносные слова». Как видно, и в пресловутой «глубине России» действуют очень разные нормы и очень разное отношение к иноземцам. Жаль только, что из исследования в исследование, из тома в том цитируются одни страницы сочинения и совсем не замечаются другие.

Я же позволю себе с полной определенностью заметить: в Московии происходит серьезнейший культурный переворот, ломка традиции, становление новой системы ценностей. Не буду даже пытаться определить сроки этого переворота или число приверженцев обеих культурных систем в разные периоды истории. Главное — переворот происходит на протяжении всей истории «Новомосковского царства Романовых».

И еще одно обстоятельство, которое кажется мне очень примечательным. И в официальной переписке, и в частных письмах и записках людей XVII столетия, стоит речи зайти о европейских делах, тут же начинают мелькать «комиссариусы», «резиденты», «агенты», «фриштыки» и «плезиры».

Про «резидентов» и «агентов» идет речь в царской грамоте псковскому воеводе в 1642 году. Ордин-Нащокин даже в письме к Алексею Михайловичу в 1660 году упоминает «шведского резидента».

На протяжении всего столетия складывается тот забавный русско-немецко-французский салонный жаргон, который мы привыкли считать явлением, целиком присущим XVIII веку и над которым привыкли смеяться. Только в XVII веке применение этого жаргона имеет свои пределы: он применяется, когда речь заходит об иностранных или международных делах, а при обсуждении всего русского совершенно не применяется.

Глава 4. Войны — продолжение политики

Даже в наш век, несравненно более спокойный и миролюбивый, сохраняет свое значение поговорка: «Война — это продолжение политики другими средствами». Тем более верна была эта поговорка в XVII веке. Если Московская Русь намеревалась иметь хоть какую-то внешнюю политику, ей следовало иметь современную армию, способную заставить считаться с ней, и проводить эту политику в жизнь.

Поэтому приходится говорить еще о третьем факторе в изменившемся положении Московии — военном. Московия Рюриковичей воевала только с одним европейским государством — с Великим княжеством Литовским и Русским. Эти войны велись с переменным успехом, по большей части на равных. Но стоило Великому княжеству Литовскому и Польше объединиться в единое государство — Речь Посполитую, как оказалось, Московия Рюриковичей воевать с ним на равных не может. С той же легкостью и Швеция отторгла у Московии обширные прибалтийские области, и Московия Рюриковичей ничего с ней поделать не могла.

В конце концов, Великое княжество Литовское было всего лишь дальней периферией Европы, а Польша и Швеция — это уже серьезные и сильные европейские державы.