Эта версия мне не кажется убедительной. И помимо рейда князя Ф. Ф. Волконского были причины как можно быстрее закончить войну. Осада лагеря Шеина затягивалась; валы, которыми окружил себя Шеин, по высоте достигали стен Смоленска, и, по мнению самих поляков, много крови предстояло на них пролить. А из глубин Московии вполне могла подойти еще одна армия, пусть даже менее грозная, и заставить все равно разомкнуть кольцо. Тогда бы и условия капитуляции оказались менее удобными для поляков.
Но, несомненно, и действия конницы «иноземного строя» Волконского сыграли свою роль.
Костомаров даже ссылается на договор между поляками и Москвой: мол, армию Шеина выпустят, если Ф. Ф. Волконский перестанет безобразничать в тылах, ходить с отрядом по Малороссии!
Жаль, что судьба Ф. Ф. Волконского… ну не то чтобы очень уж грустна, но все же этот талантливый человек не сделал блестящей карьеры. Подобно многим русским офицерам позднейших времен, побывавшим за границей и набравшимся там «непозволительных» идей, он стал совсем нехорошо отзываться о царе. И глуп-де, и землю нашу не умеет устроить, и вообще только мешает, то ли дело короли в странах более благополучных…
Характерно, что все же Ф. Ф. Волконского не особенно и обидели: не били кнутом, не сослали в Сибирь за «поносные слова на государя!». Сослали в его же имение, чтобы… «сидел там безвылазно», — он и «сидел» до своей физической смерти в 1665 году (родился в 1600 году). Носил он чины окольничьего, стольника и воеводы, но фактически был одним из первых и даже первым русским генералом.
«Полки иноземного строя» все равно, конечно же, развивались, несмотря на ссылку Федора Федоровича, число их росло, и московская армия продолжала меняться и изменилась до неузнаваемости. В годы правления Алексея Михайловича уже перед Украинской войной 1654–1667 годов каждый третий ратный человек Московского государства служил в «полках иноземного строя», и число их все время росло.
Урок 1632–1634 годов пошел впрок: в Московии окончательно поняли, что нанимать за границей солдат нет никакой необходимости. Вполне достаточно приглашать иностранных офицеров, и пусть они выучивают солдат из стрельцов, или из «охочих людей», или «даточных людей».
И все 1630-е, 1640-е годы вооружение покупали, мастеров заманивали, офицеров нанимали… словом, происходило все, что по нашей и научной, и литературной традиции приписывается «Петровской эпохе». А было все это в кондовой и дикой «допетровской Руси».
Участвовавшие в Смоленской войне полки иноземного строя были распущены; это не было признаком недоверия к новому способу организации войска, а проявлением старой московитской традиции: собирать армию для ведения войны, распуская сразу после окончания военных действий. Такая старомосковская традиция оставалась вполне приемлемой, пока солдат не надо было долго и старательно обучать. Пока в качестве солдата вполне можно было использовать никак или почти никак не обученного военному делу земледельца или посадского человека. В XVII веке нужны уже воины иного «качества», но московское правительство пытается сочетать почти не сочетаемое — старомосковскую традицию «дешевой» народной армии, собираемой на время войны, и высокий уровень подготовки наличного состава.
Задачи внешней политики Московии и после Смоленской войны сохранялись во всей полноте: война не решила сложных отношений с Речью Посполитой — с севера нависала Швеция, с юга набегали татары.
Для службы на засечной черте в конце 1630-х годов набирались новые драгунские полки, 12 рот по 120 рядовых, получали от казны лошадей, по 4 рубля в год на амуницию и обмундирование и, кроме того, месячные кормовые. Летом драгуны служили в крепостях, обучались военному делу, на зиму их распускали без содержания.
Власти очень скоро убедились, что это плохой способ организации войска, и решили поступать по-новому. В 1642–1648 годах крестьяне пограничных уездов: Воронежского, Лебедянского и других — были отобраны у помещиков и записаны в драгуны. Их освободили от всех повинностей, но взамен заставили нести военную службу. Объединили их в полки, эскадроны, роты и дали подготовленных офицеров, очень часто — иностранных. Там же, в пограничных волостях, охотно селили дворян детей боярских, причем без поместий, чтобы несли офицерскую службу и тем кормились. Известны челобитные дворян, которые протестовали, требуя дать им крестьян «для кормления». Правительство же упорно держит офицеров на казенном жалованье, отказываясь расширять поместную систему.
Драгуны-крестьяне — фактически военные поселенцы — оказались очень хорошим изобретением: они требовали самых скромных материальных вложений и очень хорошо служили. Только в Комарницкой волости Савского уезда их было 5,5 тысячи человек в 4 полках по 8–10 рот в каждой. Это была лучшая часть русской регулярной кавалерии того времени.
В 1670-е годы правительство делает следующий шаг — военных поселенцев переводят на полное казенное довольство, потому что правительство пришло к выводу: дальняя служба и татарские набеги все равно мешают им вести правильное хозяйство. А в качестве солдат они для правительства важнее, чем в роли крестьян.
В 1649 году крестьяне Сумарской и Ставропольской волостей Старорусского уезда записаны в службу на тех же условиях, что и драгуны юга. 8 тысяч дворов взяты в службу в Заонежье. Они приняли очень активное участие в войне со Швецией, но их хозяйства были так разорены, что государство их от службы избавило. Как видим, и на севере приходится рано или поздно выбирать — или солдатская служба, или крестьянское хозяйство; но тут государство принимает совсем противоположное решение и оставляет бывших военных поселенцев в крестьянах (видимо, их действия против шведов все же не так эффективны, как против татар).