Правда о допетровской Руси - Страница 76

Получилось, как в Московии 1676 года, где казацкое восстание Степана Разина оказалось спусковым крючком к крестьянской войне, и страна в одночасье оказалась на пороге новой смуты.

С самого начала крымский хан был теснейшим союзником Хмельницкого, а как только крымчаки отошли от казаков после Зборовского сражения — пришлось подписать Зборовский мирный договор 1649 года, и это был договор, которого не подписывают победители. Богдану Хмельницкому не позавидуешь, поскольку единственным способом успешно воевать с поляками он мог только под лозунгом освобождения православной Украины от поляков-католиков. Но освобождать Украину он мог только вместе со злейшими разорителями Украины, с крымскими татарами, формально — мусульманами, фактически — чуть ли не шаманистами, которые непринужденно устраивали конюшни и в православных церквах, и в католических костелах. Не пытаться ограничить грабежи и увод татарами людей Богдан Хмельницкий не мог. Но, теряя покровительство татар, он терял и возможность побеждать.

Убедившись, что крымские татары отступились от союзника, в начале 1651 года польские войска переходят в наступление, громят казаков под Берестечком и в июне очищают от них Киев.

По Белоцерковскому мирному договору казаки теряли почти все, что завоевали: власть казацкой старшины признавалась только на территории Киевского воеводства, а выборный гетман должен был подчиняться коронному гетману и не имел права на внешние отношения без разрешения правительства Речи Посполитой. Реестр сокращался до 20 тысяч человек. Крепостные, сбежавшие в казаки, должны были вернуться под власть панов, шляхта имела право вернуться в свои поместья, а казаков обязывали разорвать союз с крымским ханом.

Если бы этот договор применялся на практике, казачье движение, вероятно, удалось бы ввести в некие приличные рамки. Но земля горела под ногами польской армии — и в Киевском воеводстве, и по всей Украине. Даже если бы Богдан Хмельницкий хотел остановить гражданскую войну, вряд ли это было в его силах. Страна уже оказалась ввергнута в смуту, и действовать чисто репрессивными методами уже не имело никакого смысла. Война продолжалась… Мятеж продолжался….

С самого начала Богдан Хмельницкий, как он ни заявляет о себе как о «единовладном русском самодержце», прекрасно понимает — самому ему не усидеть. Уже 8 июня 1648 года он пишет письмо к Алексею Михайловичу о принятии Украины под руку Москвы. В начале 1649 года он повторяет такое же письмо.

Заметим: эти письма написаны, когда Богдан Хмельницкий находится на самой вершине своей славы и могущества. Позже он будет очень досадовать, что царь не помог ему вовремя, не пошел сразу же на Польшу, и как-то во время дипломатического обеда, выпив лишнего, начнет кричать царским послам, что еще доберется «и до того, кто на Москве сидит». Это, конечно, пьяное бахвальство и не более, тем паче вскоре Богдан уже плакал и говорил, что, мол, «не того мне хотелось и не так было тому делу быть». Но угрозы Хмельницкого — если Московия не поддержит, напасть на нее вместе с татарами или даже замириться с поляками и опять же напасть — приходилось принимать всерьез.

На первые письма Хмельницкого из Москвы уклончиво отвечали, что вот когда будет утеснение от поляков в вере, тогда московский царь и подумает, как бы избавить православную веру от еретиков.

Даже и потом Московия вовсе не хотела брать его в свое подданство. То есть Москве было очень на руку, что Богдан громит поляков, вносит смуту, ослабляет Речь Посполитую. Но Москва откровенно ждала, когда смута окончательно выжжет всю Украину и поляки от нее отступятся или пока казаки окончательно победят (пусть с помощью крымских татар), и уже освободившуюся Украину можно будет принять в состав Московии… не нарушая «вечного мира» с Польшей.

Месяца за два до битвы под Зборовом Богдан просит, чтобы царь Московии «благословил рати свои наступать» на общих врагов, а уж он, Богдан Хмельницкий, пойдет на врагов с молитвами, чтобы царь Московский стал бы царем и самодержцем над Украиной. На это челобитье из Москвы отвечали, что нарушить «вечного мира» с Польшей никак нельзя, а вот если король польский «отпустит» гетмана и «освободит» все запорожское войско, тогда государь пожалует гетмана и все войско, примет его под свою высокую руку…

При этом еще в 1649 году Богдану Хмельницкому начинают помогать деньгами и оружием, позволяют донским и прочим казакам идти воевать на его стороне (напомню, что «казаком» называли тогда всякого вооруженного «гулящего человека»; поэтому определение «казаки всяких городов» не резало слух человеку XVII века).

Остается согласиться, что «с самого начала восстания Хмельницкого между Москвой и Малороссией установились двусмысленные отношения». Впрочем, они оставались двусмысленными и после Переяславской рады 1648 года, на которой присутствовали «государевы люди», в том числе А. С. Матвеев, и даже 1 октября 1653 года, когда Земский собор принял решение — принять Украину под власть московского царя. Потому что, двигая свои войска, московский царь расширял свою державу, стремясь сделать Украину ее обычной, ординарной частью. А Богдан и его преемники видели себя чем-то вроде герцогов Чигиринских, которые смогут вести себя независимо и от Речи Посполитой, и от Москвы…

И украинские казаки в православных московитах видели дорогих сородичей, и московиты платили им тем же. Уже в ходе самой войны выяснилось, что малороссы (если угодно — украинцы) и великороссы смотрят на многое совершенно по-разному, в ряде отношений плохо понимают друг друга, и вообще совершенно не понятно, как они будут жить в общем государстве… Потому что для казаков жить под рукой Московии казалось продолжением их жизни в Речи Посполитой, только без гонений на православную веру, и в «своем» государстве, где все проблемы и спорные вопросы казачества будут решаться в их пользу. Казакам и в голову не приходило, что уход «под Москву» будет означать ограничение казачьих вольностей или нарушение традиций самоуправления в городах и землях Украины. А московским боярам и дьякам точно так же не приходило и в голову, что Украиной можно управлять иначе, нежели любой другой территорией Руси, присоединенной к Москве… Для них было совершенно очевидно, что с присоединением Украины на нее распространяются все московские традиции управления: что решения теперь будет принимать не вольный казачий круг, а поставленные Москвой чиновники и что в крупных украинских городах необходимо завести подчиненных Москве воевод со штатом своих приказных, стрельцов и солдат «иноземного строя», подчиненных, естественно, воеводе, а не жителям города…