Правда о допетровской Руси - Страница 41

Царь удостоил верного слугу личным письмом: «Просишь ты, чтобы дать тебе отставку. С чего ты взял просить об этом? Думаю, что от безмерной печали. И что удивительного в том, что надурил твой сын? От малоумия так поступил. Человек он молодой, захотелось посмотреть мир Божий и Его дела; как птица полетает туда и сюда и, налетавшись, прилетает в свое гнездо, так и сын ваш припомнит свое гнездо и свою духовную привязанность и скоро к вам воротится».

Эти мудрые слова написаны человеком, которому на тот момент был 31 год.

Интересно, что сын Ордин-Нащокина и правда воротился домой! Его иностранные учителя вовсе не налгали ему про чудеса и увлекательные новинки западных земель. Они только не рассказали парню, что в Европе каждый человек должен уметь зарабатывать деньги и что, если он не умеет, не будет у него ни механических диковинок, ни даже куска черствого хлеба. Не будем осуждать учителей — они могли считать именно эти сведения совсем не обязательными для ученика, сына одного из вельмож сказочно богатой «Руссии». Или могли не говорить об очевидных для них вещах («а что, у вас все как-то по-другому?!»). Но, во всяком случае, в европейское общество юный Ордин-Нащокин не вписался, какое-то время скитался там нищим и вернулся домой почти как библейский блудный сын.

В 1652 году боярин Никита Одоевский потерял сына, тогда казанского воеводу. Почти на глазах царя молодой Одоевский скончался от горячки. Царь написал старику отцу, чтобы его утешить, и между прочим писал: «И тебе бы, боярину нашему, через меру не скорбеть, а нельзя, чтобы не поскорбеть и не поплакать, и поплакать надобно, только в меру, чтобы Бога не гневить».

И закончил письмо словами: «Князь Никита Иванович! Не горюй, а уповай на Бога и на нас будь надежен».

В тот, 1652 год царю исполнилось только 23 года.

Судя по всему, он вообще не любил, чтобы кому-то возле него было плохо, чтобы его подчиненные «смотрели невесело» и в чем-то нуждались. Человек энергичный, активный, он не просто «не любил» этого, а сразу начинал делать для человека то, что ему нужно. И не «осыпал милостями» без толку, а умел утешать и радовать: писал умные, прочувствованные письма, дарил красивые и умные подарки, помогал в личных делах. Он умел проявить то личное внимание к нуждам человека, которое ценится выше всего.

Крайне показательно, на мой взгляд, поведение Алексея Михайловича во время бунта 1648 года, когда ему было всего 19 лет! Новая родня Алексея Михайловича, прежде очень небогатая, очень уж стремительно поправляла свои дела. Родственники Милославских, Леонтий Степанович Плещеев возглавил Земский приказ, Петр Тихонович Траханиотов — Пушкарский.

Плещеев не только брал взятки (это ему еще простили бы), но еще и завел целый штат доносчиков, которые оговаривали безвинных, но располагавших средствами людей. Оговоренных сажали в тюрьму, и Плещеев освобождал их за приличные вознаграждения.

Траханиотов действовал с не меньшим размахом, но без сатанинской изобретательности родственника: попросту присваивал себе жалованье служилых людей. Ситуация сложилась почти как в приснопамятных 1992–1994 годах: начальство «крутит» зарплату в банках, а «служивые» месяцами не получают зарплату. Но даже класть зажиленные деньги в банк Траханиотов не додумался — покупал землю, дорогие вещи, кутил на глазах полуголодных людей.

Люди пытались пробиться к царю с челобитными — бесполезно! Ни один документ не лег на стол Алексея Михайловича, все были «вовремя» перехвачены.

Одновременно возросли налоги, весной 1646 года правительство ввело новую пошлину на соль, и ее цена возросла на две гривны (6 копеек) на пуд. В те времена не было на Руси другого консерванта: без соли нельзя было долго хранить ни рыбу, ни мясо. Эти продукты вздорожали, появился слой людей, для которых мясо стало малодоступно (те же служилые, сидевшие без зарплаты по милости Траханиотова). Естественно, страдали и торговцы, у которых мясо и рыба сразу превратились в залежалый товар, а контрабанда соли стала выгоднейшим занятием.

В конце 1647 года пришлось отменить соляную пошлину, но тогда правительство стало сокращать жалованье служилым людям, и недовольство только возрастало.

К тому же «сильные люди» теснили «меньших», «черных и тяглых», пользуясь тем, что традиция, обычай ослабели и не имели такой силы, как прежде. А писаных законов было немного, издавались они по частным поводам и не составляли стройной системы. В результате не только прямые родственники царя, но даже самые последние из их слуг расхищали и занимали под слободы выгонные места под городом, загородные сады и огороды, проезды в леса были распаханы, так что для городского или пригородного обывателя стало проблемой проехать за дровами или выгнать скотину. Называя вещи своими именами, в окрестностях Москвы пошел процесс, который в масштабах Англии получил название «огораживания» — когда крупные феодалы стали занимать общинные земли и присваивать их себе. Так и под Москвой новая знать начала захватывать то, что всегда принадлежало всем, «затесняя и изобижая многими обидами» «черный люд».

1 июня 1648 года царь возвращался из Троице-Сергиева монастыря в Москву, когда толпа людей перегородила ему дорогу. Люди потребовали, чтобы царь их выслушал, оттеснили свиту и даже схватили за повод его лошадь. Назывались имена главных «врагов народа» — Морозова, Траханиотова, Плещеева, дьяка Чистова, придумавшего ввести на соль пошлину, его тестя Шорина, который якобы повышал цены на соль, князей Львова и Одоевцева как главных захватчиков пригородной земли и так далее.